Айтверн поднял с подушки старинный роман в тяжелой обложке, до сих пор им недочитанный. Рассеянно перелистнул пару-тройку страниц, почти не задерживаясь на строчках взглядом, и, положив книгу на место, рванул обратно в коридор. На выходе он едва не столкнулся с молодой служанкой, идущей на кухню из столовой с подносом посуды в руках, поспешно извинился перед ней и припустил дальше.

Он собирался навестить Айну, свою шестнадцатилетнюю сестру.

Когда Айтверн оказался в восточном крыле, его бег чуть замедлился, а на подходе к учебной комнате он и вовсе перешел на шаг. Массивная дубовая дверь была распахнута, из комнаты доносились голоса. Артур с ногами забрался на широкий, озаряемый солнцем подоконник и принялся слушать.

– …Едва не привело королевство к гибели. Если бы не магия его величества Бердарета Первого и не единодушие высоких лордов, сплотившихся вокруг его знамени, стране наступил бы конец. Тарагон превратил бы наше государство в жалкую, разграбленную провинцию, задушенную податями и поставляющую солдатню на убой в ряды имперских легионов. Только не имевшее примеров в истории взаимодействие знати и древнего волшебства спасло наших предков от порабощения. В битве на Борветонских полях его величество обрушил на врагов свою Силу, и те были сметены и растоптаны. – Голос был старческим, хорошо поставленным, выдавал опытного лектора, привыкшего владеть вниманием слушателей. Мэтра Гренхерна выписал из Тимлейнской Академии высоких наук герцог Айтверн, чтобы тот прочел для его дочери курс лекций по поэтике, риторике, богословию, естествознанию и истории. Сегодняшнее занятие, по-видимому, касалось именно последней.

Сам Артур знал историю не слишком глубоко. То есть он помнил, порой даже наизусть, множество старинных баллад, в поэтической форме повествующих о славных деяниях былых дней, и прочел также уйму героических жест, посвященных поединкам на мечах, спасению принцесс из заколдованных замков и тому подобным вещам. Но, неплохо разбираясь во всем этом, Артур совершенно терялся, когда дело касалось более серьезных повествовательных хроник, или толкования древних законов, или дат рождения и смерти былых королей. Да и потом, в легендах хотя бы было понятно, где добро и где зло, – а хроники казались то не совсем искренними, то откровенно пристрастными и путаными. Он не всегда понимал, можно ли им верить. С балладами все было как-то проще. Если их сочинители и врали в чем-то, то ради того, чтобы приукрасить действительность, а не выслуживаясь перед очередным государем.

– Значит, – второй голос, мелодичный и мягкий, принадлежал девушке юных лет, – первый Ретвальд был последним волшебником на земле? – Сестренка, она всегда любила слушать сказки про магию, еще когда старая Анна, кормилица, заменившая им мать, рассказывала эти сказки у огня в зимние вечера. Губы Артура сами собой сложились в любящую улыбку.

– Все имеющиеся у нас факты говорят, что да, – подтвердил мэтр. – Во всяком случае, с тех пор не было слышно ни о каких чудесах или деяниях, достойных именоваться волшебством. Даже сын и преемник монарха, Артебальд Ретвальд, никогда не выказывал признаков владения сверхъестественными силами. Одни полагают, что сын Бердарета не обладал магическим даром, другие – что Король Чародей попросту не захотел обучить наследника своему искусству, третьи склоняются к мнению, что Артебальд владел Силой, но скрывал это всю жизнь, не имея поводов и необходимости ее применять. Правды не знает никто, и уже никогда не узнает.

– Как жаль, – проронила Айна Айтверн.

– Жаль? – эхом откликнулся мэтр Гренхерн. – Юная леди сожалеет об исчезновении из нашего мира магии? Это можно объяснить тягой к небывалому, испытываемой молодостью. Но сам я всегда полагал, что вреда от волшебства было бы куда больше, чем пользы. Это очень опасная вещь – оружие, способное ставить города и народы на грань уничтожения. Вдвойне оно опасно, будучи отданным в руки не достойным и не мудрым, не сильным и не смелым, а совершенно случайным людям, не отличающимся от окружающей их толпы ничем, кроме врожденного дара, позволяющего творить заклятия. Война Пламени очень дорого обошлась Иберлену и всем Срединным королевствам – мы заплатили за нее огромную цену. Ни высокие лорды, ни даже короли не имели тогда никакой власти – вся земля была в руках чародеев, которые распоряжались ею по своему усмотрению. Когда умер последний из них, люди вздохнули с облегчением. Магия делает людей неравными, и хорошо, что Господь избавил нас от нее.

Артур едва сдержался, чтобы не фыркнуть. В его представлении, неравными людей делало множество вещей и помимо магии. Люди рождались дворянами или простолюдинами, будучи от природы слабыми или сильными, храбрыми или трусливыми, глупыми или умными, – и уже все это делало их совершенно разными по своей сути. Магия, существуй она и поныне, была бы просто еще одним свойством, различающим людей меж собою. Этот мэтр Гренхерн и в глаза не видел ни одного заклятия, а уже рассуждает об их вреде. Мало ли что рассказывают про ужасных древних волшебников – король Бердарет тоже был волшебником и никакой беды не сотворил. У страха глаза велики, особенно спустя столько веков.

Артуру никогда не нравились люди, предпочитающие рассуждения делу. Вот этот мэтр Гренхерн, к примеру, – что он видел на свете, помимо своих книг? Мало только говорить и думать, нужно еще делать что-то своими руками. По тем же самым причинам Артур не питал особенного почтения к королю Брайану. Прежние Ретвальды, и сам Бердарет, и его сын Артебальд, и внук Торвальд – все они были сильными людьми, державшими страну в железной узде. И если первый из них делал это, имея за спиной колдовскую силу, то двое последующих – одним лишь своим непреклонным словом. Может быть, именно поэтому Брайан Ретвальд, с малых лет росший в тени властного отца, оказался ни на что не годен. Правил он исключительно по указке своих советников.

Таким же, как гласила молва, был и его сын, наследный принц Гайвен Ретвальд. С ним Артур, впрочем, знаком почти не был – принц Гайвен почти все время пребывал в тиши своих покоев, проводя дни за чтением философских и научных трактатов. Уже это не внушало к нему доверия. Артур мечтал отправиться на войну, когда та начнется, и снискать там мечом себе славу, – но рыцаря в бой должен вести его государь. Артур не верил, что бледный принц, немощной тенью сидевший на званых приемах по правую руку от трона, на такое способен.

Тем временем разговор продолжался.

– Магия делает людей неравными? – будто во сне повторила дочь герцога Раймонда Айтверна, отвечая на слова своего наставника. – А разве среди людей вообще есть равенство? Ну вот… Давайте, скажем… Давайте рассмотрим простейший пример, – наконец решилась она. – Наше королевство. Ну… Или вообще любое королевство. Им правят знатные вельможи, а слово простого народа не значит ничего. Но кто дал право нам, лордам, решать за всех остальных? Какой-нибудь герцог… Или граф… Откуда взялась их власть? Лишь оттого, что они рождаются сыновьями другого герцога или графа. Но разве это не случайность? Разве одно неравенство отличается от другого?

Артур многое мог бы сказать на этот счет, но предпочел послушать, что скажет Гренхерн.

– Вы ошибаетесь, моя госпожа. – В голосе лектора меж тем послышалась улыбка. – Вам ведомо, что некогда, давным-давно, наш мир сокрушила Великая Тьма. То были ужасные дни – дни разрушения, дни забвения, дни скорби. Повелители прежних империй сошлись в битве и истребили друг друга. Силы, не поддающиеся человеческому пониманию, оказались высвобождены на свободу. Все прежние великие города лежали в развалинах, стерты до фундаментов были крепости, а остатки человечества вымирали средь стужи и голода. Сгинули и закон, и порядок, предались забвению знания. Даже сейчас, спустя две тысячи лет, мы не умеем многого, доступного нашим предкам. Тогда, среди немногих выживших, нашлись смельчаки, что взяли оружие в руки – и стали защищать прочих людей от бандитов и убийц, бродивших повсюду. Эти люди вновь писали законы, восстанавливали разрушенные прежде связи, – и положили в итоге начало дворянскому сословию.